– Тебе-то откуда это известно?

– Мой дедушка был пекарем и умер бургомистром, – отвечал я.

– Он, наверное, выгодно женился?

– Конечно!

– Вот где собака зарыта. Но мне никогда не удастся найти подходящую жену, а если и найду, то она будет за мои выкрутасы на меня злиться до смерти.

Мы подошли к отрогам Авратинских высот [20] и остановились там, где начиналось большое болото. Небо было затянуто облаками, несущимися в северном направлении. Обрушившийся дождь буквально заливал низины. Дороги развезло. Наша рота разместилась на отдых в деревне. На конец-то представилась возможность вытянуться на соломе, положив голову на подушку. Это были прекрасные часы, которые ценит каждый военный. Мы играли в карты, брились, стриглись, стирали форму, ели вареники и жарили кур.

Хан поругался с Эрхардом, шваб с баварцем. Они не любили друг друга. Хан был очень деловым и амбициозным унтер-офицером, мечтавшим получить погоны лейтенанта и награды.

– Тебе надо скорее записаться в пехоту! – кричал Эрхард. – Из тебя вышел бы великолепный пешеход!

– Пешеход?! Что ты имеешь в виду? Я – бегун. Причем скоростной! Меня даже направляли на олимпиаду!

– Не заливай! Тебя – на олимпиаду? Вот уморил-то! Что-то тебя не показывали в «Вохеншау», чемпион! Джемс Оуэнс… [21]

– Я сказал, что меня направляли на олимпиаду. У нас в округе…

– Ты видел Оуэнса? Какие длинные у него ноги? Да ты по сравнению с ним просто пигмей!

Хан действительно был низкорослым, что его сильно удручало, но надо отдать ему справедливость, бегал он на самом деле хорошо. Обычно по утрам его можно было видеть в плавках делающим пробежку. Это смотрелось довольно нелепо в преддверии дневного 30–40-километрового марша.

Вечером 5 июля наша рота пересекла старую политическую границу России [22] , но никто из нас сразу не понял этого. Перед нами лежали бесконечные пшеничные поля. Ни деревца, ни дома, ни села. Мы шли по проезжей дороге и дальше оставались бы в неведении, если бы не маляр Вилли Рюкенштайнер, бывший подмастерье родом из Вены, который прискакал к нам из обоза.

– Это Россия! – крикнул он. – Смотрите, какие широкие дороги! Сегодня ночью я видел первого ивана!

Утром мы вошли в деревню, состоявшую из одной улицы, по сторонам которой стояли мазанки. Выделялась бывшая помещичья усадьба. Над ее сбитыми из горбыля воротами был водружен знак в виде серпа и молота. Виднелась также особняком стоявшая деревянная башня с колоколом. Жители, одетые в какие-то серо-коричневые лохмотья, увидев у нас в руках денежные купюры, стали доставать из карманов и предлагать нам куриные яйца. По дороге пробежала свинья, и солдаты нашей полевой кухни ее поймали. Тут появился Хан в крестьянской повозке и выгрузил из нее котелок с сахаром.

– Приготовь яичный ликер, Эрхард! – крикнул он, потрясая бутылкой водки.

– Ты же не пьешь!

– Для вас! – Хан не употреблял алкоголь и мясо.

Эрхард сварил напиток. И хотя ликер получился приторно сладким и очень тягучим, мы выпили его с большим удовольствием.

– Эрхард, тебе надо испечь хлеб, – с некоторой долей издевки произнес Хан. Он входил в командный состав нашей роты и был нашим начальником. – Продовольствие в ближайшее время не подвезут, а мы находимся во враждебной стране.

Хан привез с собой круглые буханки русского хлеба из отрубей, кислые и невкусные.

– Этого не хватит. Ты должен заняться выпечкой хлеба! – уже в приказном тоне повторил он, с отвращением отворачиваясь от жаркого из свинины.

После перекуса Эрхард принялся колдовать над большой кадкой с тестом. Муки у нас хватало, а закваской мы разжились у местных жителей.

Я с интересом осматривал усадьбу.

– Колхоз! – пояснили проходившие мимо меня женщины и рассмеялись. – Сталин капут!

Они поддакивали каждому нашему слову. Местное население жило небогато. Посуда в домах была из глины, полы в комнатах – земляные. Конюшни, хлева, курятники и сараи стояли крепкие, но бедные. От бывшего помещичьего дома остались одни руины. Невдалеке виднелась обшарпанная, вылепленная из гипса фигура Сталина во френче и сапогах с отворотами. Перед скульптурой красовалась клумба, обрамленная белым гравием. Все это было обнесено невысокой, окрашенной в белый цвет оградкой. Наверняка Сталин стоял на том же месте, где ранее сидел помещик, отдавая распоряжения своим крепостным, что было очень символичным для России, в которой партия и была государством.

Положение сельских тружеников было таким же, как и до отмены крепостного права, с двумя небольшими, но очень важными отличиями. Условия жизни были немногим лучше, чем в 1863 году, когда крестьяне получили свободу [23] , что дало им право на переезд в город и стать рабочими или, по определению Карла Маркса, пролетариями. А с другой стороны, эти условия стали несколько хуже, поскольку количество скота, остававшегося в личном владении, из-за патриархальных отношений на селе в большинстве своем уменьшилось. Советская система вернула крестьян в дореформенное положение, перечеркнув историческое развитие, начатое под влиянием Запада. Таким образом, аграрное и социальное устройство новой России осталось традиционным. Грабительское изъятие дворянского имущества в государственную собственность объясняет возможность и причину возникновения новых революционных выступлений в этой стране. Функции помещиков, у которых изъяли собственность, взяло на себя государство. Собственники скота и батраки превратились в государственных рабочих.

Идеи Ленина были верными и заставили содрогнуться весь западный мир. Они объясняли, почему именно с России должна была начаться мировая революция. Но они были и одновременно наивными. Ведь в России отсутствие гражданской свободы не воспринималось как зло. Понятия свободы, демократии и либерализма в России трактуются иначе и в том смысле, как они понимаются на Западе, и воспринимаются русскими как анархия.

В античном мире, между прочим, тоже отсутствовали абсолютные гражданские свободы. Но что понимали под свободой русские? В их понимании она заключалась, если так можно выразиться, в богосыновстве [24] , что на Западе отсутствует и определяется как малодушие и слабость.

Я пытался обнаружить следы этих древних качеств русских людей. Они не могли исчезнуть, ведь ангел-хранитель народа бессмертен. У немецких солдат вызывало удивление наличие почти в каждом русском доме икон святого Николая, Матери Божьей, великих чудотворцев и святых заступников ортодоксальной церкви. Иконы везде были украшены и перед ними горели лампады. Когда мы в первый раз увидели в домах иконы с ликом Божьим, то задали себе вопрос: «Может быть, они сделали это из-за нас?» Тогда Эрхард провел пальцем по раме.

– Пыль и паутина, – констатировал он, демонстрируя мне свой палец. – Это не могло появиться по мановению волшебной палочки.

Хозяйка дома попыталась помешать ему.

– Успокойтесь, – остановил ее Эрхард. – Мы просто хотим удостовериться, что вы не водите нас за нос.

Женщина с изумлением уставилась на него, всем своим видом как бы говоря: «Как могут эти безбожники так думать?» Затем она улыбнулась и сама сняла икону со стены, продемонстрировав светлое пятно на обоях. Хозяйка укоризненно покачала головой.

– Сталина нет? – спросил ее Хан, который ханжество ненавидел больше, чем политику.

– Сталин капут, – ответила она.

Знакомая картина.

Позднее мы видели, как русские толпами несколько часов шли к церкви, чтобы принять участие в воскресном богослужении, слышали их долгое смиренное пение возле иконостаса. Молодежи, правда, все это было безразлично. Она уже привыкла рассматривать церкви как складские помещения или клубы. Но в минуты смертельной опасности даже молодые русские солдаты осеняли себя крестом и целовали медальоны, которые они носили на шее.